Осознание природы языка, обозначенное более ста лет тому назад признанием роли бессознательного, сегодня вновь приобретает силу в связи с остро проявившимся интересом к так называемым «загадочным» явлениям человеческой психики: телепатии, ясновидения и т.д.
Из числа лингвистов, уделивших внимание этой проблеме, достаточно перечислить работы Бодуэна де Куртене, Крушевского, Соссюра, Боаса, Якобсона и др.
Список авторов и их трудов, в которых признается актуальность проявления бессознательного в речевой деятельности, следует дополнить, включив в него не только философов и социологов, но и, прежде всего, психологов от Гумбольдта до Выготского и Рубинштейна с представителями созданных ими направлений в психологической науке.
К ним, несомненно, относятся и работы учеников и последователей школы Д.Н. Узнадзе с широко известной теорией «установки».
Активность бессознательного, неразрывно связанная с речепорождением, не может быть вычленена из общей сферы бессознательного, присущей психической деятельности личности в ее целостности. При этом следует иметь в виду, что эта сфера не ограничивается одной мыслительной деятельностью, но включает в себя и эмоционально-волевой аспект человеческой психики, связанный и с неосознанной установкой.
«Сознание и бессознательное психическое суть основные характеристики личности во всех аспектах единой системы ее фундаментальных отношений, внутри которой и развертывается ее собственно психологическая, эпистемологическая, эстетическая и пр. активность. И сознание, и бессознательное психическое представляют собой в равной мере подчиненные и необходимые элементы системы личностных отношений, ибо как основные характеристики личности они всегда возникают и функционируют не иначе, как только через них». Данная цитата из статьи А.Е. Шерозия [1] представляет собой достаточно широкий контекст, дающий возможность определить речевую деятельность как деятельность личностную, что в известной мере относится и к бессознательному характеру формирования речевого акта.
Следует добавить, что в онтогенезе личности развитие речевых функций теснейшим образом связано непосредственно с формированием и стабилизацией личности.
При анализе речевых высказываний, преднамеренно отвлекаясь от эмоционально-волевой сферы и сосредоточив внимание на сфере мыслительной, рациональной, мы неизбежно столкнемся с необходимостью дифференциации семантических уровней языка-речи, точнее с его смысловым уровнем, т.е. с анализом актуализованных личностных смыслов (в понимании А.Н. Леонтьева).
Именно на этом уровне происходит общение, осуществляются межличностные связи, определяется характер решения жизненных задач, в которых реализуется поведение человека в обществе.
Примечательно здесь, прежде всего, то, что смысл, актуализованный в вербальной форме, порождаемый в момент речи, реализуется в формах высказывания, заранее объективно не формализуемых и непрогнозируемых самим говорящим. Сама вербальная актуализация субъективна и, ощущаясь как бессознательная, выступает тем самым как одна из форм личностного бытия,
Осмысление высказывания может происходить в двух видах, или, иначе говоря, — в двух уровнях степеней свободы смыслообразования, что достигается: во-первых, употреблением одного и того же вербального комплекса в разных смыслах, познаваемых в ходе высказывания изменениями самой действительности, в рамках которой он осуществляется:
Основным условием реализации высказывания является, прежде всего, наличие смысла. Это, в известной степени, предполагает свободу и независимость речепорождающих процессов, благодаря отсутствию для каждого случая изменения действительности строго предопределенного набора слов, форм, структур и других характеристик речевых составляющих.Бессознательность, активно проявляющая себя в процессе речепорождения, в свою очередь повышает степень свободы личности, ее возможности, благодаря собственному выбору, оставаться самой собой в любой момент действительности, не теряя своей самостоятельности в сложных условиях динамики межличностного общения.Говорить, в этом случае, — это, скорее, плыть в подвижном море под парусами и подчиняться не только рулю, но и ветру в погоне за ускользающей скоростью.
Известное положение о том, что устная речь (в отличие от письменной) развивается во времени, можно рассматривать как одно из решающих условий ее функционирования.
В процессе общения именно эта ее характеристика обеспечивает коммуникацию.
Важно не только уметь сказать, то, что нужно для понимания (при межличностном общении), но и успеть сказать. Совокупность этих сторон высказывания реализуется в процессах смыслообразования и порождения речи.
Формальная необходимость сказать не только то, что входит в намерение говорящего, но и успеть это сказать, оборачивается новым качественным состоянием — состоянием человека, говорящего с другим человеком, т,е. составляющим с ним некое новое для себя временное событийное единство.
Употребление тех, а не иных слов и выражений в динамике высказывания, не подлежащее сознательному отбору в момент речи и происходящее как бы само собой, является одним из феноменов бессознательности в речевой деятельности. Говорящий до момента речи не знает, какие именно слова он употребит и тем более не знает, в каких формах они прозвучат,
Более того, все люди на Земле говорят (тоже феномен), в том числе, следовательно, и неграмотные, и те еще существующие представители народов, вовсе не имеющих письменности и описанной грамматики. Говорят они при этом на своих языках не хуже других народов, хотя и не в состоянии сознательно оперировать неизвестными им грамматическими понятиями и формантами своих языков.
Определение подобного явления как высокоразвитого автоматизма речевых навыков не выдерживает критики, хотя бы потому, что для достижения автоматизма следует иметь, по крайней мере, общее представление о том, чем надо пользоваться (грамматическая категория) и как этим пользоваться (грамматическая форма). При отсутствии этих представлений автоматическому навыку не из чего складываться.
Для определения, почему говорящий в конкретном высказывании употребил те, а не другие слова, потребовался бы, вероятно, пока неосуществимый во всей полноте многофакторный анализ речевого поведения, который, к тому же, едва ли мог бы служить объяснением, а по-видимому, явился бы, скорее, указанием, перечнем обстоятельств.
Дело, однако, не только в том, что для общения, как правило, данные слова, то есть именно те, которые были употреблены, — не так уж и важны, важно другое — в каком смысле они были употреблены, доступен ли этот смысл для понимания слушающего в тот момент времени, когда линейно развивается устная речь говорящего.
Решение говорящим этих задач в условии общения происходит не в простом взаимодействии «говорящий — слушающий» (хотя в отдельных случаях и эта односторонняя связь бывает достаточна для общения: приказ, распоряжение и т.п.), а в постоянном обмене функциональными ролями в условиях обратной связи «говорящий — слушающий».
Подобный акт есть акт творческий и, что особенно важно, коллективно- творческий, замыкающий участников в единое временное коммуникативное кольцо с необратимым во времени протеканием событий.
При этом формальное употребление тех или иных слов говорящим имеет, в основном, одно назначение, главное, — обеспечить для слушающего понимание смысла высказывания. Процесс «осуществления мысли в слове» характерен, как было сказано, двумя степенями свободы этого «осуществления», определяемыми систематической составляющей, характерной для человеческого языка: семантической заменяемостью, замещением его элементов, одним из частных случаев которого является синонимия, то есть фиксированная в данном языке система замещения — идеографическая или стилистическая. Фиксированная- следовательно, не зависящая от времени (см.: «Словарь синонимов») и т.п. В реальном речевом устном общении феномен замещения реализуется в подвижном, не фиксированном акте замещения.
Сам характер подобного свободного замещения определяется необходимостью речевой адаптации к постоянно меняющейся, подвижной, динамической действительности.
Динамизм, движение как основное состояние деятельности необходимо требовало адаптации не только к происходящим изменениям действительности, но и, в том числе, к изменениям, происходящим в момент самого действия и продолжающим изменяться в самом ходе его развертывания.
Обеспечением такой подвижной адаптации мог явиться только подвижный механизм, обладающий необходимыми степенями свободы выбора средств для осуществления подобной адаптации, без чего воздействие на динамическую среду оказалось бы невозможным.
В таком случае язык должен представлять собой не просто жесткую, ригидную систему, функционирование которой зависит от отработанного автоматизма, а систему подвижную, пластичную, с взаимозаменяемыми элементами, переходами с одного уровня семантики на другой. Сам бессознательный характер речепорождающих процессов, в которых реализуются, воплощаются личностные смыслы, отнюдь не означает деперсонализации говорящего, лишение им самим его собственного «Я».
Субъективная реальность, то есть идеальный характер высказывания ясно прослеживается при анализе уже совершенного речевого акта, обеспечивая возможность идентифицировать личность говорящего не только по характерным для него признакам выбора вербальных средств выражения (речевая характеристика персонажей), но и благодаря экстралингвистическим характеристикам эмоционального, морального, а иногда и этического плана.
Таким образом, проявление, как правило, в совокупности различных дискретных форм бессознательной психической активности, несомненно, относится и к речевой деятельности человека, в которой также отражается фиксированная или нефиксированная установка, Отсюда и воздействие на личность, ее состояния, изменение этих состояний, вовлечение ее в сферу наиболее актуальных для нее проявлений своих особенностей предопределяет создание условий, способствующих реализации личности на уровне бессознательного.
Это положение имеет прямое отношение к процессам речепорождения, в которых осуществляются личностные смыслы, реализуются установки, обнаруживающие свое отражение не только исключительно в вербальной форме, но и в интонационном рисунке, акценте, жестах, позах, мимике — всей пестрой палитре лингвистических и экстралингвистических факторов общения.
Попытка вычленить одну только внешне реализуемую вербальную структуру, сводимую к нормам какой-либо конкретной языковой системы, и есть тот, по нашему мнению, искусственно омертвленный, рефлексивно- бюрократический подход к обучению чужому языку, который, к сожалению, еще до сих пор распространен повсеместно.
Обычно, к тому же, система, из которой выводятся нормы, не известна обучаемому в своей целостности, что в свою очередь препятствует актуализации личностных смыслов в естественных для них проявлениях бессознательной активности и сознательных процессов. Отсюда не вытекает необходимость пренебрегать возможностью оперировать вербальными формами или закономерностями движения этих форм.
Дело в том, что осуществление этих операций предполагается не по заранее заданным (заученным) формальным положениям, а лишь при употреблении в осмысленном высказывании, даже при допущении некоторых отклонений от принятых норм. Говорящему предоставляется естественная для него возможность объективации функциональных различий вербальных форм без нужд их квалификации, и вообще, какой-либо апелляции к их описанию.
Факт владения речью бесписьменными народами и племенами, наличие до сих пор огромного количества неграмотных, сам характер овладения речью в раннем детском возрасте достаточно убедительно иллюстрирует данное положение.
Безусловно, для понимания смысла высказывания на неизвестном для данного человека языке, нужен перевод этого высказывания средствами родной речи, перевод, наиболее адекватно передающий смысл самого высказывания, а не эквивалентные функции составляющих его структурных элементов.
Основным, определяющим и инвариантным остается личностный смысл, передающий и сохраняющий своеобразие оригинала.
По существу, мы уже перешли к описанию некоторых условий, обеспечивающих при данном подходе овладение чужим языком людьми, которым он нужен в практических целях.
Подход, описанный вьппе, используется на протяжении 25-ти лет в практическом курсе обучения языкам на эмоционально-смысловом уровне и, учитывая контингент в несколько десятков тысяч человек, успешно прошедших обучение, предполагает возможность своего дальнейшего развития и совершенствования.
Таким образом, была установлена попытка воздействовать на состояние личности, избегая при этом ограничения актуализации личностных смыслов, способствовать возникновению установок, реализующих активность бессознательного психического, облегчить овладение чужим языком, вплетая развивающуюся на этом языке речевую деятельность в сложную мозаику сознательно контролируемых и управляемых форм поведения, реализуемых для достижения желаемых результатов.
Можно предположить, что одной из важнейших функций языка выступает его роль переключения внутренних процессов порождения речи из системы отсчета координат времени, протекающих с неизвестным для внешнего мира ускорением, в процессы естественно вписывающихся в систему временных координат событий внешнего мира (скорость распространения звуковых волн).
В этой связи хотелось бы привести полную цитату из статьи Ф.В. Бассина: «Бессознательное все более рассматривается не как активность sui generis, отграниченная от обычной мыслительной деятельности, функционально противостоящая ей и нуждающаяся в специальных методах и примерах для ее раскрытия, а напротив, как нечто тесно переплетенное с этой повседневной психической активностью, как истинно слитое с речью в ее обычном понимании, как эту речь непрерывно порождающее и, в свою очередь, легко под ее влиянием изменяющееся» [2]. И далее: «При таком понимании ориентация на бессознательное все больше превращается в направление, которым обязана пользоваться обычная психотерапия» [3].
В данном случае речь идет об обращении, прежде всего, к тому, что по Ф.В. Бассину: «…в душевной жизни больного выступает как наиболее для него значимое».
Являясь несомненным фактором развития психотерапевтической практики и теории, общее внимание к активности бессознательного и его роли в становлении актуализации личности едва ли, однако, можно ограничить сферой, связанной только с нарушением нормальных психических состояний. Сам факт обращения при психотерапии и рациональных приемах психоанализа к вербализуемым формам речи свидетельствует о качественной специфике бессознательного, связанного со своеобразием «свободы» словесной актуализации, присутствующей в речи любого психически нормального человека.
Именно здесь, на семантических уровнях смыслообразования, реализуемых в личностных смыслах, обнаруживается возможность «обнажить» ранее скрытое, но неизбежное участие неосознаваемого в глубинных потоках генеза осмысленной человеческой речи.
Если при этом, в условиях психотерапевтической практики, вскрываются интимные стороны человеческой жизни, трудно прослеживаемые, но все же реализуемые в потоке речи, то сама речь, несомненно, выступает как феномен, в котором активность бессознательного ощущается не только как «внутренняя» деятельность, но и как деятельность внешняя, проявленная и закрепленная в конкретных вербальных формах «вне рассудочного осознания и осмысления со стороны участников речевого общения» [4].
Последнее обстоятельство чрезвычайно важно, так как сложный рисунок высказывания порождается говорящим не по предварительно составленному плану, а соответственно моменту протекающей действительности и ее оценки говорящим, то есть со всеми компонентами, дающими возможность реализовать активный процесс мышления в форме мотивированного и целенаправленного процесса речевой адаптации.
Говорящий создает в динамике речи ранее не существовавшие изменения в самой протекающей действительности, которые он в каждом речевом акте творит впервые, прежде всего, в силу необратимости временного развертывания действительности.
В этом заключается творческий аспект высказывания, его актуальность. Смысл только тогда и становится смыслом, когда он актуализован в широком контексте динамической, постоянно изменяющейся действительности в речевом потоке говорящего.
Актуализация и есть, собственно, то условие, при котором смысл может существовать в момент речи. Вербальная актуализация смысла и есть речепорождение.
Операции же с отдельными словами и предложениями, даже объединенные в текст для иллюстрации какого-либо правила грамматики, лексики или фонетики, не могут выступать в качестве изоморфных моделей общения.
Ни о каком процессе порождения при подобном подходе не может быть и речи. В этом, прежде всего, и проявляется отчуждение языка-речи от личности.
Пространственно-временной континуум, где порождается речь, подменяется пространственно-временным континуумом, в котором речь реализуется.
При этом обычно опираются на знания закономерностей, определяющих описание системы языка, не осознав, что данные закономерности определяют всего лишь нормы функционирования системы, которые действуют при ее применении, и то, самое главное, что сама система является результатом процессов ее порождения, подчиняющихся совсем другим закономерностям- закономерностям, определяемым причинами (а не результатом) порождения системы.
Употребление и расположение слов в предложении ограничено правилами синтаксиса, однако, на высказывания эти правила не распространяются [5] и, если синтаксис организован по законам, не зависящим от конкретного человека, его «Я», то есть личности говорящего, то высказывание, наоборот, образует «личностный контекст» говорящего, в котором обнаруживается не простое знание им грамматики, а его личная позиция в социальных формах его бытия, обеспечения свободы выбора слов и свободой их комбинирования в более широком контексте. При эмоционально-смысловом подходе к освоению чужого языка за основу берется не процесс складывания, строительства чужого языка по правилам грамматики, а процесс развития у обучающегося владения чужим языком при порождении речи. Единицей речи при этом выступает высказывание. Тем самым обеспечивается речевая инициатива обучающегося, когда смысло образование и рече порождение объединены в единый, целостный процесс речевой адаптации.
Здесь мы перемещаемся в ту точку, где идеальное превращается в материальное, где психология встречает биологию, где мысль о сжатии руки в кулак приводит к этому сжатию, с одной стороны, а с другой — сама мысль, т.е. наше сознание, обретает материальную форму существования — язык.
Примечания
1. Шерозия А.Е. Сознание, бессознательное психическое и система фундаментальных отношений личности: предпосылки общей теории — «Бессознательное», т.3, Тбилиси, 1978, с.362.
2. Там же. Вассин Ф.В. У пределов распознанного: к проблеме пред-речевой формы мышления, с.745.
3. Там же.
4. Там же. Якобсон Р.О. К языковедческой проблематике сознания и бессознательности, с.165.
5. См. Бахтин М.М. Проблемы речевых жанров — В кн.: «Эстетика словесного творчества», М., «Искусство», 1970.